ОНК работают по всей России уже 12 лет. Их члены должны следить за соблюдением прав и условий содержания в тюрьмах, СИЗО и колониях. Они могут встречаться с заключенными, принимать их жалобы и запрашивать сведения у руководства исправительных учреждений. Но, по словам правозащитников, государство больше не настроено прислушиваться к замечаниям со стороны: активных членов ОНК не пропускают в комиссии, а их места постепенно занимают выходцы из силовых ведомств, лояльные Федеральной службе исполнения наказаний (ФСИН).
«Легкие на подъем и отзывчивые»
В 2018 году Давид Мдиванишвили, заключенный Тюрьмы № 2 во Владимире, известной как «Владимирский централ», лишился части языка при непонятных обстоятельствах. Заместитель прокурора по надзору объяснил, что заключенный сам откусил себе язык, а заодно выбил передние зубы. При этом жена Мдиванишвили рассказала, что передних зубов на момент происшествия у него не было уже несколько лет. Глава владимирской ОНК Вячеслав Куликов встретился с заключенным, и тот, по его словам, жестами подтвердил, что нанес себе повреждения сам. Правозащитники обвинили УФСИН и местный ОНК во лжи.Григорян рассказывал в интервью «Дождю», что почти 30 лет проработал в УФСИН по Владимирской области. Другой член владимирской ОНК Валерий Назаров, тоже выдвинутый «Боевым братством», — бывший начальник одного из местных изоляторов временного содержания и майор милиции. Еще один — пенсионер МВД Владимир Александров с 2007 по 2021 год был генеральным директором фирмы «Владторгмонтаж». Компания ремонтировала холодильники для Владимирского юридического института ФСИН. «Важные истории» обнаружили, что почти 70 % членов ОНК во Владимирской области аффилированы с властью и силовыми ведомствами. Нажмите на кнопку «Фактчек» в начале текста, если хотите узнать, как мы считали.
Председатель ОНК Санкт-Петербурга Александр Холодов и Руководитель ФСИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Игорь Потапенко«Люди, которые рассказывали о применении насилия сотрудниками силовых структур, на следующем созыве уже отпадали. Их заменяют или бывшие силовики, или лояльные системе, или занимающиеся бизнесом с этой системой. Всех правозащитников с идейной закваской потихонечку вывели, потому что они активно посещали тюрьмы и активно информировали общество о том, что происходит. И ФСИН стала пытаться регулировать состав».
Председатель ОНК Александр Холодов подтверждает, что привел за собой в комиссию группу связанных с ним людей:
«От ОНК в колонию имеют право заходить минимум два человека, одному нельзя. Все активные члены ОНК, и я не исключение, пытаются за собой ввести в состав комиссии таких членов, которые легкие на подъем, отзывчивые. Может быть, они не очень хорошо разбираются в законодательстве и вопросах защиты прав заключенных. Но зато готовы в любой момент доехать, потратить свое время. Почему несколько человек в итоге получается (знакомых)? Один заболел — другого позвал, у того семейные обстоятельства или отпуск — третьего позвал».
Боевые братства на защите прав заключенных
Группа близких к председателю членов ОНК образовалась не только в Санкт-Петербурге. В 2016 году председателем челябинской ОНК был избран Василий Катанэ, руководитель местной общественной организации «Боевое братство».«Готовимся к пыткам и убийствам. Товарищи заключенные и их родственники, „лафа“ закончилась, больше никто не напишет в вашу защиту жалобу, не поможет улучшить условия содержания, не зафиксирует побои и не защитит от пыток», — так прокомментировала в своем аккаунте в Facebook избрание Катанэ челябинская правозащитница Оксана Труфанова.
На момент публикации Василий Катанэ не ответил на вопросы редакции.
Помимо «братства» Катанэ, в челябинской ОНК выделяется группа казаков. Например, заместитель председателя комиссии Алексей Анисимов — атаман Хуторского казачьего общества (ХКО) и член местного общественного совета при МВД. Вместе с ним в казачье общество входят бывший военный Павел Воронин и эксперт Общественной палаты Челябинской области Василий Кошмар, тоже состоящие в комиссии. Структуры ХКО с 2014 по 2017 год заработали десятки миллионов рублей на государственных контрактах по охране. В основном они охраняли Главное управление юстиции Челябинской области.
Председатель Челябинской ОНК Василий Катанэ
Заместитель председателя Челябинской ОНК Алексей Анисимов (слева)«Уже два состава, как меня не пускают в ОНК под любыми предлогами, — рассказывает редакции бывшая активистка челябинской ОНК правозащитница Валерия Приходкина. — На сегодняшний день ОНК нет. Если в предыдущем составе хотя бы несколько человек посещали тюрьмы, то нынешний созыв даже этого не делает. Бывшие силовики просто заняли места, они никуда не выходят. (Председатель челябинской ОНК) Катанэ никогда ничего не видит: он не видит порезанных рук, он не видит зашитого рта, он не видит побитых в колонии».
По подсчетам редакции, больше 55 % членов челябинской ОНК связаны с властями и силовыми структурами. По словам бывшей активистки челябинской ОНК правозащитницы Оксаны Труфановой, бывшие силовики в комиссиях, как правило, лояльны действующим сотрудникам ФСИН.
«Нормальные действующие члены ОНК заменены фикцией, фигурами, которые никакого отношения к общественному контролю не имеют, — утверждает Труфанова. — В основном это бывшие силовики. Они думают точно так же, как сотрудники ФСИН, которые убеждены, что людей можно пытать и все что угодно с ними делать, но больше никому это не позволено. Они считают, что те, кто в тюрьме сидит, больше преступники, чем они. Хотя некоторые из них пытают других людей практически в ежедневном режиме».
По словам члена нижегородской ОНК, правозащитника и председателя организации «Комитет против пыток» Игоря Каляпина, в 2008 году, когда в стране создавались ОНК, государство действительно стремилось улучшать условия содержания в местах принудительного содержания, но уже спустя четыре года ситуация стала меняться.
«Где-то в 2012 году произошел идеологический слом: понятие прав человека стало считаться некой чуждой западной ценностью, — говорит Каляпин. — Тогда появилась эта странная идея, что Россия находится в кольце врагов, и все эти либеральные ценности и права человека — элементы вредной чуждой западной идеологии, нам это все не нужно. И эта тенденция усиливается. И из-за того, что они (государство) критики слышать не хотят, они стали воздействовать на Общественную палату, чтобы она приняла в ОНК таких людей, которые не будут будоражить общественность, не будут писать жалобы, а будут заниматься формальными посещениями и не особо напрягать руководство».
В нижегородскую ОНК входят бывший заместитель начальника Главного управления ФСИН России по Нижегородской области Андрей Мастрюков и бывший начальник управления прокуратуры Нижегородской области Сергей Полудневич. Еще 11 человек — это бывшие военные, сотрудники МВД и академии МВД, а также члены организаций по поддержке ветеранов боевых действий и по военно-патриотическому воспитанию молодежи.
«Они все друг друга знают, имеют какие-то социальные связи сейчас и объединены общим прошлым. Они чувствуют некоторую идеологическую близость, считают, что проблемы нужно решать не вынося сор из избы», — считает Каляпин. «И еще очень важно, чтобы у заключенных к тебе было доверие. Доверие же к силовикам минимальное. Если люди будут знать, что ты бывший сотрудник, они будут недоговаривать. Никто же не знает, что сделает такой человек: впишет в журнал, что к тебе применяется насилие, или ничего не напишет, а к тебе придут сотрудники оперативного отдела и отдубасят тебя», — добавляет правозащитник из Петербурга Леонид Агафонов.
Председатель петербургской комиссии Александр Холодов, который занимается формированием ОНК в Общественной палате, объясняет, что закон не запрещает, чтобы родственники или бизнес-партнеры состояли в одной комиссии.
«Но мы стараемся, чтобы хотя бы муж и жена не попадали в одну комиссию, — добавляет Холодов. — Потому что, даже если (члены ОНК) знакомы, пусть и близкие друзья, — это все равно независимые люди, а муж и жена — одна сатана. Но если муж и жена ходят в колонии по отдельности или ходит с ними кто-то третий, то ничего тогда в этом такого нет. А насчет бизнесменов с контрактами со ФСИН — это не очень хорошо. Я лично не стал бы какие-то контракты со ФСИН иметь. Но и это закон не запрещает. И мы внутри в состоянии отрегулировать какие-то моменты, если заметим, и сказать такому члену комиссии не путать бизнес и общественную деятельность».
«Попробуешь пожаловаться — тебя убьют и закопают за забором»
Больше всего связанных с силовыми структурами членов ОНК мы обнаружили в Карелии. В этом регионе восемь из десяти человек в комиссии связаны с правоохранительными органами. В Карелии в 2016–2017 годах отбывал срок российский активист Ильдар Дадин — за неоднократное нарушение правил проведения митингов и пикетов. Он рассказывал, что 10–12 сотрудников сегежской исправительной колонии № 7 регулярно пытали и избивали его.На одной из встреч с представителями наблюдательной комиссии Дадину, по словам уполномоченного по правам человека в Карелии, стало плохо. Однако член карельской ОНК Владимир Дорохин заявил, что активист «выглядел превосходно и на протяжении всей беседы улыбался и шутил».
Другая активистка, участница панк-группы Pussy Riot Надежда Толоконникова рассказывала о рабских условиях труда в мордовской ИК-14, где она в 2012–2013 годах отбывала срок за акцию в храме Христа Спасителя.
«Вся моя бригада в швейном цехе работает по 16–17 часов в день. С 7:30 до 0:30. Сон — в лучшем случае часа четыре в день. Выходной случается раз в полтора месяца», — писала Толоконникова в своем письме из колонии после того, как объявила голодовку в знак протеста.
В Общественной наблюдательной комиссии Мордовии опровергли слова участницы Pussy Riot о многочасовом рабочем дне и назвали их «нагнетанием обстановки».
«К членам ОНК — бывшим сотрудникам ФСИН, МВД — я отношусь положительно, когда они, во-первых, не претендуют на роль председателя, во-вторых, когда их не подавляющее большинство, не больше пятидесяти процентов, — говорит председатель ОНК Санкт-Петербурга Александр Холодов. — Почему это хорошо? Вот у меня поступила жалоба от заключенного на какие-то конфликты внутри колонии. Я могу взять с собой двух бывших сотрудников уголовного розыска. У них гораздо лучше выйдет „расколоть“, правда это или нет. Или вот у нас еще есть бывшая сотрудница ФСИН. Мы с ней приходим в колонию, она просит: „Журнал такой-то дайте посмотреть“. А мы и не знали, что такой журнал существует. Но если такой сотрудник приходит в колонии для того, чтобы маскировать огрехи своих бывших сослуживцев или чтобы их „кошмарить“ или „крышевать“, к такому отношусь крайне негативно». Нижегородский правозащитник Игорь Каляпин говорит, что, несмотря на то, что работа в ОНК в последние годы стала менее эффективной, ее нельзя назвать бессмысленной: «Десять лет назад я мог решить проблему, написав одну жалобу, а сейчас мне нужно написать десятки жалоб — и ко мне могут не прислушаться. Но это не значит, что моя работа стала менее нужной».
Правозащитница Оксана Труфанова из Челябинска уверена в обратном:
«Сейчас ОНК — это абсолютно нерабочая и вредная структура, которая тянет нашу страну назад. Все, что происходит незаконного, эти люди, которые сейчас находятся в общественном контроле, оправдывают и считают, что это необходимость. Такой орган проще вообще закрыть».